Количество детей с ОВЗ растёт: в чём причина и что делать дальше?

9,4% - это сколько?

Стоит сразу отметить, что термин «дети с ОВЗ» - это не толерантный синоним к понятию «дети-инвалиды»; это самостоятельная категория детей, которые не получили группу инвалидности, но имеют некоторые зафиксированные нарушения функций организма. По сути, определяющим для разграничения этих двух терминов является именно наличие официально установленной инвалидности: ребёнок-инвалид одновременно является и ребёнком с ОВЗ, но не каждый ребёнок с ОВЗ - инвалид.

При этом категория детей с ОВЗ очень разнообразна: к ней причисляют детей с нарушениями слуха, речи, зрения, опорно-двигательного аппарата, с задержкой психического развития, умственной отсталостью и расстройствами аутистического спектра.

  Сколько же таких детей в России зафиксировано сейчас и сколько было, к примеру, год назад? Ответить на этот вопрос довольно сложно, потому что конкретной статистики нет. На сайте Федерального реестра инвалидов можно увидеть численность детей с инвалидностью: на апрель 2022 года их насчитывалось более 735 тысяч, в то время как ещё год назад было почти 716 тысяч.

О росте числа детей с ОВЗ свидетельствует и статистика Росстата: если в 2015 году по направлениям дополнительных общеобразовательных программ обучалось 15 тысяч детей с ОВЗ, то в 2020 - уже 87 тысяч. Правда, это же говорит и о расширении возможностей так называемого инклюзивного образования, которое даёт право любому человеку, независимо от его физических способностей, учиться в общеобразовательном учреждении.

В общем-то, об этом и сообщала Анна Кузнецова год назад: по её словам, «инклюзивное образование в России развивается: в обычных классах на 17,3% выросло число детей с ОВЗ». Это означает, что в России растёт число школ, в которых есть специальные условия для таких детей.

  Неужели во всём снова виноваты гаджеты? (спойлер: не совсем)

Статус «ребёнок с ОВЗ» даёт психолого-медико-педагогическая комиссия (ПМПК). В нашем Гатчинском районе такая комиссия работает в посёлке Новый Свет, в Центре психолого-медико-социального сопровождения (ЦПМСС).

Мы решили обратиться к сотрудникам центра, чтобы получить хотя бы районную статистику, однако и здесь всё оказалось не так-то просто: за год комиссия может принять только 3000 детей. Понятно, что сюда направляют детей с подозрениями на отклонения, отсюда и низкий процент детей с нормой.

Тем не менее, некие тенденции проследить всё же можно: во-первых, не всем детям по завершении обследования выдаётся статус «ребёнок с ОВЗ»; во-вторых, некоторые отклонения по здоровью могут встречаться чаще, чем другие. Так, вместе с работниками Центра мы составили и проанализировали статистику, учитывая, что в прошлом учебном году на комиссии побывало 2305 детей, а в этом - 1653 (комиссия ещё продолжает работу).

  Получилась следующая картина: в прошлом учебном году (2020-2021) из 2305 обследованных детей 786 были с задержкой психического развития (ЗПР), в этом (2021-2022) - 690 из 1653. Следовательно, процент поднялся с 34% до 42%. Из 2305 детей было 1215 с тяжелыми нарушениями речи (ТНР), стало - 708 из 1653 (процент снизился с 53% до 43%). Стабильным остался процент детей с нормой, то есть без ОВЗ: 168 из 2305 и 118 из 1653 (7%). Наконец, поднялся процент детей с тяжёлыми нарушениями опорно-двигательного аппарата (без психических нарушений) и детей с интеллектуальными нарушениями (психическими заболеваниями): с 6% до 8% (136 было и 137 стало).  

  Конечно, на основании полученных результатов нельзя сделать однозначные выводы - как минимум потому, что количество обследованных детей не совпадает и комиссия ещё будет принимать их в течение лета, а значит, процент ещё может поменяться.

На данный момент мы можем сделать только предположение о том, что, например, количество детей с ЗПР будет увеличиваться. О причинах такой тенденции рассказал психолог ЦПМСС Сергей Калягин:

  «Что касается причин ЗПР - их всегда как минимум 3: психическая, социальная и биологическая. С биологической всё просто: медицина стала лучше, врачи могут предотвратить гибель недоношенных детей, но, как правило, это дети с поражением центральной нервной системы, которое отражается потом в их и интеллектуальном, и физическом развитии. Что я вижу под социальными причинами? Структура семьи меняется, меняются ценности: родители больше сосредоточены на «выживании», нежели на каком-то творческом развитии детей. Следовательно, у них остаётся меньше времени, чтобы заниматься со своим ребёнком и строить с ним социальные отношения. Крайний случай - это неблагополучные семьи. Ну и психический фактор - на мой взгляд, это гаджеты, экраны, псевдореальность, которая нас окружает и которая задана по определённым правилам: она не требует от ребёнка произвольности и развития воображения, и, что самое главное, там не надо говорить. Стандартная семья, которую мы видим на комиссии: ребёнок плохо себя ведёт - родители дают ему телефон. И ребёнок замолкает... Потому что в принципе, наверное, ему и не за чем начинать говорить. Как следствие - к трём годам всё больше детей не говорит, а к четырём они оказываются у нас на комиссии».

  Кажется, что мы пришли к тому, о чём и без того говорят постоянно: «гаджеты плохо на нас влияют» и «это всё из-за ваших телефонов». Что же здесь нового, спросите вы?

Например, взгляд на ситуацию с профессиональной точки зрения. Понятно, что компьютерные технологии так или иначе влияют на наше мышление; но если посмотреть на программистов, которые круглосуточно сидят за компьютером - у них с мышлением всё как раз-таки очень даже хорошо. Вероятнее всего, изменения происходят на каких-то более глубинных уровнях.

Наш современник Михаил Решетников в научной статье о строении психики говорит о том, что мы все состоим из тех представлений, которые получаем из окружающего мира; наша психика строится на основании тех объектов, которые она берёт из пространства. И тут появляется вопрос: что получает ребёнок в виртуальном мире? Как эти виртуальные объекты встраиваются в его психику? Сергей Калягин считает, что этот вопрос ещё недостаточно исследован: «С одной стороны технический прогресс очень хорош, потому что он делает нашу жизнь удобнее, а с другой - он совершенно не изучен. Если мы посмотрим научные статьи о влиянии экранов и виртуальной реальности на психику - все пишут о том, что это плохо, но нет толковых доказательств и объяснений. Нет сильных исследований на тему того, как психика человека формируется в этом всём и что получает ребёнок из виртуального мира. Поэтому, пока мы не поймём, как конструируется человек на основе гаджетов и что с этим делать, количество детей с нарушением речи и с задержкой психического развития будет расти: они просто развиваются другими путями и поэтому не адаптируются в нашем мире».

Инклюзия - хорошо или плохо?

Мы можем этого не замечать, но на самом деле дети с ОВЗ есть в каждой среднестатистической школе, и в школах нашего района в том числе. Психолог Сергей Калягин раньше работал в сельской школе, и за время работы провёл сам для себя небольшое исследование: оказалось, что за 5 лет количество первоклассников с ОВЗ в этой школе возросло с 20% до 30%.

Но отвлечёмся от статистики: подумаем о том, где лучше учиться таким детям: в специализированных учреждениях или обычных школах? Здесь тоже всё довольно неоднозачно.

  По закону дети с ОВЗ имеют полное право учиться, как и все остальные дети, в обычном общеобразовательном учреждении, то есть в школе. Это право гарантируется Федеральным законом об образовании, принятым в России в 2015 году. Школа, в свою очередь, должна предоставить для этого всё необходимое, начиная от оборудования и заканчивая специально обученными педагогами. Но что происходит на самом деле? 

Этим вопросом в начале месяца задался «Коммерсантъ» и поговорил с исполнительным директором общественной организации помощи детям с расстройством аутистического спектра «Контакт» Еленой Багарадниковой. Если коротко - подушевое финансирование в системе образования не позволяет закрыть все расходы, которые необходимы для выплаты зарплаты специалистам по работе с детьми с ОВЗ; следовательно, и специалистов в школах не хватает, и ресурсов для обучения таких детей - отсюда вечные разногласия между родителями и школой.

  По сути, сама идея инклюзивного образования хороша: она позволяет реализовать принцип единства образовательного процесса для всех детей, дать каждому качественное образование, при этом детям с ОВЗ становится проще адаптироваться и социализироваться в мире, а детям без ОВЗ - получить навык и опыт общения с другими детьми и нормализовать это общение. Однако, к сожалению, на сегодняшний день у школ не хватает средств для реализации этой идеи на практике в полной мере: очевидно, нужны реформы в системе образования. А пока этих реформ нет, одним из лучших вариантов для ребёнка с ОВЗ может стать обучение в специализированном учреждении. Сергей Калягин подтверждает эти рассуждения и приводит следующий пример:

«Если в школе появился ребёнок с лёгкой умственной отсталостью - это совершенно другая учебная программа. У него нет физики, химии, зато есть шесть уроков труда в неделю. Для школы это чисто организационный вопрос: как «впихнуть» эти шесть профессиональных уроков труда для одного ребёнка, когда все его одноклассники обучаются по другой программе? Поэтому эти дети в большинстве случаев просто оказываются на домашнем обучении, что тоже не очень здорово. Кроме того, они принципиально не могут понять многих даже бытовых вещей, которые понимают его одноклассники; соответственно, он сидит на уроке и видит, что что-то не так. Чем это заканчивается? Я знаю много историй, когда эти дети приходят в школу и просто сидят в туалетах, чтобы не идти на урок и не сталкиваться снова с этой неудачей. Школа для них - точно не позитивное место, какой бы чудесной она ни была. Поэтому в профессиональном сообществе тут мнение достаточно однозначное: когда такой ребёнок оказывается в специализированной школе, где он успешен, потому что у всех одна программа и все дети её понимают, перед ним открывается больше возможностей. Он легко может получить профессию. У нас в районе есть Сиверская школа-интернат для детей с лёгкой умственной отсталостью - там обучают шитью, поварскому делу, гончарному делу... Дети выигрывают конкурсы, зарабатывают деньги - и это те дети, которые в обычной школе сидели бы в туалете».

  Мы видим, что ребятам с интеллектуальным нарушениями на сегодняшний день гораздо лучше учиться в специализированных школах; на самом деле, и не только им. Возьмём слепого ребёнка - в идеале в каждой школе должны быть разметки, звуковое сопровождение, все учителя должны владеть азбукой Брайля... Задача, конечно, не невозможна, но крайне сложна для выполнения.

  Есть и обратная сторона медали: специализированные учреждения - лучший вариант, но их не так уж и много. В Ленинградской области - по одной школе каждого вида (для слабовидящих, слабослышащих и т.д.), и многие родители, конечно же, не имеют возможности или просто не готовы возить туда ребёнка или оставлять его в интернате. В таком случае, мы вновь возвращаемся к тому, что, по закону, дети с ОВЗ имеют право на получения образования в обычных школах...

  Вывод, который можно сделать, исходя из этого небольшого исследования, очень простой: нам ещё есть над чем работать, и обращать внимание нужно даже не на численность детей с ОВЗ и на динамику этой численности, а на те условия, которые должны создаваться для адаптации и социализации таких ребят.

Приятно, что в Ленинградской области и Гатчинском районе есть центры, которые уже сейчас помогают детям с ограниченными возможностями здоровья реализовать себя и построить свою карьеру; будет ещё приятнее, если таких центров станет больше, и всё больше детей с ОВЗ смогут реализовать своё право на качественное образование.  

Мария Ибадова